Аукцион - Страница 101

101

Годфри передал Степанову вопросы, шепнув:

— Началось... Я предполагал н е ч т о, но такого не мог себе представить. Прочитайте, а я отвечу.

Степанов быстро пробежал вопрос: «Каково ваше воинское звание? Сколько вам платят за то, что вы лжете западной аудитории?»

— Здесь пришел ряд вопросов, — говорил между тем Годфри, — которые не представляют интереса для аудитории. Авторы вопросов могут подойти к мистеру Степанову после того, как кончится наш разговор, и в холле, во время коктейля, обсудить интересующие проблемы. Не правда ли, Дим?

— Правда. Но, может быть, кто-то еще интересуется этими вопросами? Меня, в частности, спрашивают, каково мое воинское звание и сколько мне платят зато, что лгу западной аудитории...

В зале стало шумно; Годфри досадливо заметил:

— Дим, эти вопросы написал иностранец. Никто из настоящих островитян не позволит себе бестактности. Мы не любим ваш строй, но мы пришли сюда, чтобы говорить о культурных программах в России, и мы этим занимаемся...

— Бесспорно. И будем заниматься. Но чтобы не было недоговоренностей: мое воинское звание капитан второго ранга запаса. Платят мне издательства. Советские и здешние, западные. Судить о том, лгу ли я и сколь квалифицированно, — удел читателей и слушателей. Наш Пушкин сказал прекрасно: «сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Ну а теперь серьезный вопрос: «Было ли Возрождение в русской живописи?»

Годилин не выдержал, выкрикнул с места:

— Хватит пудрить мозги этим доверчивым агнцам, Степанов! Расскажи лучше про свою шпионскую миссию!

Пат дернула его за локоть; Гадилин досадливо отмахнулся.

— Джентльмен, — голос Годфри сделался ледяным, — пожалуйста, говорите на том языке, который понимает аудитория, если вы не в состоянии владеть пером и бумагой...

В зале громко засмеялись. Пат поднялась и вышла из зала. Гадилин растерянно оглядывался.

— Мистер Годфри, — донесся старческий голос из темноты, откуда-то с верхних рядов, — меня зовут доктор Грешев. Я русский по рождению, подданный ее величества королевы, я умею пользоваться пером и бумагой, но мне хотелось бы внести ясность в происходящее, и мне хотелось бы сделать это в устной форме — для того лишь, чтобы вернуть наше интересное собеседование к его начальному смыслу.

— Это очень интересный человек, — шепнул Степанов Годфри, — пусть скажет.

— Анархия губит шоу, Дим.

— Или же делает его настоящим. Пусть.

— Вы спуститесь на сцену, мистер Грешев? — спросил Годфри.

— Это займет уйму времени, потому что мне за девяносто. Если позволите, я все скажу с места. Леди и джентльмены, я занимаюсь русской историей, она поразительна и совершенно не известна на Западе, отсюда — множество ошибок, совершаемых здешними политиками... Так вот, позавчера, накануне торгов в Сотби, где пустили с молотка русские картины и письма, меня навестил мистер Вакс, он же Фол, — из разведки какого-то страхового концерна Соединенных Штатов... Его интересовала судьба русской культуры, оказавшейся на Западе, и — не менее того — активность мистера Степанова, а также его друга князя Ростопчина... Во время войны я работал в министерстве иностранных дел его величества, поэтому могу с полным основанием заметить, что разведка зря ничем не интересуется... Я чувствую запах комбинации во всем том, что здесь происходило... Вот и все, что я хотел прокомментировать.

Шум стал общим.

...Савватеев поднялся со своего места и пошел к тому креслу, где сидел Гадилин; Распопов обернулся, спросил по-русски: «Ты куда?»

Гадилин испуганно вскинулся со своего кресла и выскочил из зала; Степанов только сейчас узнал его; бедный Толя, как же горек хлеб эмиграции, а у нас когда-то был первым парнем на деревне, салон дома держал, нас собирал на огонек, вел беседы, сам не пил — соблюдал себя, очень внимательно слушал, «боржомчиком» пробавлялся, голубь...

— Я все-таки закончу о нашем Возрождении, — сказал Степанов, обернувшись к Годфри. — Это будет сложный разговор, потому что я считаю русским Возрождением иконопись рублевской школы. Не знаю, говорит ли что-нибудь это имя аудитории...

Князь тяжело поднялся со своего кресла, лицо стало еще более мучнистым, и на своем прекрасном оксфордском сказал:

— Увы, нет.

Годфри поднял руку:

— Леди и джентльмены... Я не хотел говорить о том сюрпризе, который приготовлен для вас... Позвольте представить вам князя Ростопчина из Цюриха...

Ростопчин обернулся к залу:

— Вчера во время распродажи картин великих художников Родины мое русское сердце разрывалось от боли и гнева. Я верю в бога, и он помог мне, — несмотря на то, что мне очень хотели помешать, — вернуть Родине картину великого Врубеля. Пожалуйста, — он обернулся к девушкам, — она легкая, поднимите ее на сцену... К сожалению, не могу не согласиться со словами мистера Грешева: за всем тем, что происходило и происходит, я вижу возню... И говорю это я, — князь вымученно улыбнулся Степанову, — капитан первого ранга запаса... Только звание мне присвоено не в Москве, а в Париже, в начале сорок пятого, де Голлем...

13

Через полчаса Софи-Клер — сразу же после того, как позвонил ее адвокат Эдмонд и сообщил, какой подарок сделал князь России, — набрала номер телефона сына:

— Маленький, пожалуйста, возьми ручку и запиши текст... Ты должен сейчас же отправить телеграмму Эдмонду... Только, пожалуйста, пиши без ошибок, тут важно каждое слово: «Как мне стало известно, психическое состояние моего отца князя Ростопчина вступило в критическую фазу. Если ранее он отправлял в Россию какие-то картины и книги на суммы, не превышавшие десять тысяч долларов в год, то ныне, поддавшись гипнотическому влиянию нечестных людей, отец ставит себя и меня на грань финансового краха, вкладывая все наши деньги в сомнительные произведения искусства, якобы принадлежащие России. Все это более походит на маниакальный бред, чем на филантропию». Записал?

101