В Советский Союз его пустили с неохотой, ждали очередного тенденциозного труда, их было у Менарта немало. Он начал свою работу в Москве с того, что составил предварительный список двадцати четырех самых читаемых в стране писателей, потом отправился в городские библиотеки, полетел в Братск и Волгоград, сидел в маленьком читальном зале в деревне под Калинином, подолгу беседовал со своими ф а в о р и т а м и, которые действительно оказались самыми читаемыми в стране, и опубликовал в Соединенных Штатах и ФРГ книгу «О России сегодня. Что читают русские, каковы они есть». Она произвела эффект разорвавшейся бомбы; одни злобно улюлюкали, другие замалчивали, оттого что выводы, к которым пришел Менарт, никак не укладывались в те рамки, которых он сам придерживался раньше. Он утверждал, что русские действительно не хотят войны, что их в первую очередь занимают проблемы, которые стоят перед ними, и они пишут о них открыто; цензура, видимо, никак не ограничивает право на критику, если она носит «позитивный характер», то есть не призывает к оголтелому ниспровергательству (сие в России невозможно, многие пытались, да что-то никак не смогли ниспровергнуть), а исследует возможные пути преодоления всего того, что мешает обществу в его поступательном движении к прогрессу.
— Так вот он, Менарт, — заметил Степанов, — проделал ту работу, которой следовало бы заниматься нашим социологам вкупе с издателями, — опрашивал в десятках библиотек читателей: какую книгу они бы хотели получить? Какая не интересует их? Чьи имена наиболее любимы? Кто оставляет читателя равнодушным? Почему?
— Так почему бы нам этим не заняться серьезно? Коллективу? А не одному человеку? — спросил Игорь Савватеев. — Тем более иностранцу?
Степанов улыбнулся:
— Потому что у нас появилась новая литература, так называемая «секретарская», то бишь неприкасаемая. Увы. Но самое досадное заключается в том, что молодых писателей у нас очень мало, т р е в о ж н о мало... Средний возраст членов Союза приближается к шестидесяти семи годам, многовато...
— Почему? — несколько раздраженно, не глядя на Степанова, спросил Игорь Савватеев.
— Однозначно не ответишь. Мы, старшее поколение, виноваты. Мало ищем. Излишне опекаем. Не очень-то готовы к той проблематике, с которой идут в жизнь молодые. Но и молодежь виновата, оттого что сторонится острых тем, выплескивает на бумагу самих себя, сплошные исповеди. Фадеев был партизаном, поэтому в двадцать семь лет написал «Разгром», Федин после армии жил в коммуне «Серапионовых братьев», их Горький пестовал, Бабель комиссарил в Конармии. А Паустовский? Леонов? Симонов был опален Халхин-Голом и Сталинградом, Бондарев знал о последних залпах войны не понаслышке, Василь Быков прошел фронт, и Нагибин; Юрий Казаков ворвался в литературу из мира музыки; Шукшин учительствовал; Георгий Семенов лепил потолки; за каждым — биография. А молодые поступают в Литературный институт, их у ч а т писать, вот в чем вся штука... А можно ли научить?
— Тогда зачем институт кинематографии? — спросил Распопов. — Разве можно научить снимать фильмы? Феллини этому не учили, как и Эйзенштейна с братьями Васильевыми.
— Тут несколько другое, — возразил Степанов. — Научить мальчика делать сценарий или режиссировать фильм невозможно, спору нет, если д о т о г о он не имел биографии. А вот актера надо учить ремеслу с детства. Вся история лицедейства говорит за это; преемственность театральных фамилии, взять, к примеру, тех же Садовских, Ливановых, Абдуловых. Но и в актерском деле мы портачим; непоправимо портачим. Французские продюсеры знают, что картину с Бельмондо будут смотреть все, вот они его и к а т а ю т. А мы? Отчего из года в год не пишут сценарии на Крючкова, Гурченко, Баниониса, Тихонова, Гафта, Куравлева, Броневого, Волчек, Петренко, Басилашвили, Неслову?! Я понимаю, жажда режиссерского открывательства, но ведь Феллини не боялся тащить из картины в картину Мастроянни! Никогда не забуду фильм Лео Арнштама «Глинка». Там наш великий, далеко еще не оцененный артист Петр Алейников поразительно сыграл Пушкина; причем без слов; какая-то поразительная пантомима! А зрители смеялись, потому что хотели видеть Алейникова только в Ване Курском и ни в ком другом. Актерский век короток, а съемки фильмов чудовищно длинны. Надо ж думать о времени, а мы в этом вопросе большие транжиры. Да и только ли в этом? Во многом я виню критику, кстати говоря. Отчего Кеосаян, сделав своих «Неуловимых мстителей», ушел в так называемое серьезное кино, где прет претензия, а зрительского успеха нет? Зачем не нянчили Леонида Гайдая с его «Кавказской пленницей»? Почему не сделали эти жанры н а ц и о н а л ь н о й гордостью?! А Вайнеры? Коля Леонов? Виктор Смирнов? Стругацкие? Беляев? Как могли не подталкивать Савву Кулиша к продолжению т е н д е н ц и и «Мертвого сезона»?! У одних снисходительность критики нарабатывает бойцовские качества, другим ломает хребтину.
— А вот почему, — спросил кто-то из молодых, явно не востоковед, — американское телевидение каждую неделю дает фильм о прокуроре, судье, частном детективе, сыщике, работнике дорожной полиции, агенте из ведомства по борьбе с наркотиками, о фэбээровце, цэрэушнике, привлекая к экрану миллионную аудиторию, а у нас такие фильмы показывают раз в месяц?
— Вы задали мне тот вопрос, который я постоянно ставлю перед коллегами из телевидения, — ответил Степанов. — Во-первых, сказывается старое, заскорузлое отношение к теме: раз полиция — значит, несерьезно, второсортность, дешевка. Во-вторых, ревнивое удерживание за фалды тех, кто может вырваться вперед на теме; вопрос популярности, то есть лидерства, тоже со счетов не сбросишь, честолюбие в мире искусства — совершенно особое, и отнюдь не только нашему обществу присуще, стоит только почитать дневники братьев Гонкур про то, как критика т о п т а л а Флобера и Золя: «несерьезно», «скучно», «сенсационно», «жажда дешевой популярности»... А как травили «Братьев Земанго»? А что писали про Гюго, пока он не стал живым памятником?!